То есть формально весь народ объявляется носителем суверенитета и источником власти. При этом, он не является ни суверенным, ни источником власти. Если бы он таковым являлся, то политическая система разрушилась бы. Вот в политической системе и начинают выстраиваться механизмы, которые микшируют недостатки этого формального равенства. То есть вы в какой-то конкретно взятой стране решаете проблему реального неравенства и реальной разницы формально одинаковых людей. Начинается профанация публичной политики, которая в развитых стран Запада доведена до совершенства.

То есть публичные сферы и публичный политический процесс никакого отношения к власти, стратегии и принятию реальных решений не имеет. В этом есть некое большое телешоу, в рамках которых проходит кастинг публичных лидеров и которые прикрывают собой реальный процесс принятия решений. Это все хорошо работает до тех пор, пока у вас нет кризиса. Какое-то время эта система работала, и огромная масса населения считала, что это и есть власть, это и есть демократия, хотя никакой демократией и не пахло.

А вот когда наступает кризис, то оказывается, что эта система не способна принять решения, не способна действовать в публичной сфере. Публичную сферу нельзя отделить от непубличной, потому что в кризис все процессы должны развиваться открыто. А существующая система не способна действовать в публичной сфере и принимать те решения, которые не нравятся публике.

Что касается нашей страны, то у нас остались элементы модерна и традиционного общества. В России параллельно существуют традиционные институты (в первую очередь это касается президентской власти, то есть власти первого лица). У нас также существуют элементы модерна и практически нет постмодерна. Люди все-таки хотят воспринимать властные институты как некие содержательные структуры. Поэтому у нас партийная система - вырожденная. Все наши партии - это не партии, на самом деле. При этом, необходимо понимать, у нас они - в большей степени партии, чем, например, в Европе.

В Европе политические различия между партиями (если это не национально-ориентированные партии, когда идет различение свой/чужой по этносу, культуре или религии) минимальны. У них нет никакого политического лица, ведь оно полностью меняется в зависимости от направления ветра. У нас, все-таки, партии различаются. Каким бы искусственным формированием ни казалась «Справедливая Россия», условно говоря, это - все-таки левоцентристская партия. А вот «Единая Россия» - это партия совсем центристская, либерально-консервативная. Политическое лицо наших партий в значительной степени определяет некими идеологемами, несмотря на то, что у нас считается, что все они - вообще искусственные псевоформирования. Разница между нашими партиями и партиями, например, в Англии или Германии - гораздо большая, чем кажется на первый взгляд. Но у нас нет традиции представительства.

Что такое представительная демократия? Это когда парламентарии представляют какие-то конкретные интересы. Они не должны и не могут представлять все интересы сразу. Они должны представлять интересы региона, какой-то группы, какого-то слоя или какой-то может быть даже корпорации. Каждый интерес должен быть максимально возможным образом представлен. Таких традиций у нас нет. Кстати, то, что у нас выборы идут полностью по партийным спискам – это, в общем, достаточно правильно. Когда нет представительных традиций, то мажоритарные депутаты вообще непонятно кого представляют (себя, в лучшем случае, и своего спонсора).

Сколько бы ни говорили о кризисе политсистемы, другой системы у нас нет. Как в экономике у нас нет никакой другой модели, кроме действующей. Всем понятно, что эта модель больше не работает и работать лучше не будет, но пока другого варианта нет. То же самое касается и политической системы.

Россия продолжает в муках отстраивать демократию западного типа. Конечно, существуют претензии к качеству нашей демократии. Но я бы вообще поставил слово «демократия» в кавычки. Ведь ее нет и на Западе. Поэтому наши претензии не имеют значения и смысла, потому что сама модель не действует. То есть мы, к сожалению, прямо или косвенно идем к строительству таких же неработающих институтов и такой же тупиковой кризисной системы, которая уже давно сложилась и разложилась на Западе.

Что касается митингов, то всякие сильные политические проявления, особенно - в условиях кризиса, являются формой разрушения. Дело - не в митингах. Митинг - нормальная вещь. В Риме, например, собираются миллионные толпы, и там эксцессов гораздо больше, чем у нас. Но это почему-то не считается кризисом политической системы. То есть это может быть кризис конкретного правительства, а политической системы – никак. Хотя это все довольно быстро может перерасти во вполне серьезные и глобальные проблемы. Потому что как только начнется серьезный, настоящий кризис, то вся эта публика начнет очень быстро радикализовываться. А у нас - проблема в другом.

Проблема - в том, что у нас у определенной категории людей (той, что сейчас приятно называть средним классом) отсутствуют инстинкты самосохранения и историческая память. Речь идет не о возможных эксцессах, а о том, как вообще структурируется политическое мышление. С самого начала идет простой снос государства. Эти люди не понимают, что их физическое существование теоретически связано с существованием именно данного режима, и никакого другого. Крах данного режима означает их политическое, социальное, а зачастую и физическое истребление.

Большинство людей, собирающихся на Триумфальной площади, не нужны никому, кроме ныне действующей системы. Эти люди - продукт ее функционирования. Ведь они недовольны тем, как функционирует именно эта система, и стремятся снести именно ее. Жалко страну. Ведь совсем недавно, в начале 1990-х годов, уже была смута. Удивительно, что молодежь выросла с совершенно изуродованным сознанием в связи с тем, что их взросление выпало на общественный кризис и рост Интернета. В виртуальном пространстве работает механизм самореализации, который совершенно не стеснен какими-либо обязательствами – обязательствами ответственности за собственное слово, профессионализмом, и так далее. Эти люди считают, что они идут на подвиг, что на революцию идти прикольно. Вот как только революция становится настоящей, это прикольным быть перестанет.

Какая разница, в правовом они сегодня поле или не в правовом? Сегодня они - в правовом, а завтра - уже не в правовом. Они находятся не в смысловом поле, они – за его рамками. Их поле - это поле бессмысленности.

А правовое поле имеет значение только тогда, когда система права у вас выстрадана, адекватна и абсолютно легитимна. Мы этот случай не видим не только в России, но и практически нигде в мире.

Михаил ЛЕОНТЬЕВ